Масоны. Том 2 [Большая энциклопедия] - Мария Григорян

ранее 1784 г.[19], читаем следующее: «Столь мало старался я изыскать слабую мою сторону, что о сию пору не знаю ее точно. Кажется, гордости есть во мне больше, нежели любострастия. Ибо шаги, в жизни моей деланные, имеют начало свое все гордость под разными масками: то приобретение хвалы, то снискание познания, коим бы мог отличиться о других. Ежели и делал какие добрые поступки, то всем была основанием гордость. Я не тверд, но могу сделать геройство из гордости». В другой исповеди Тургенев со всей откровенностью и чрезвычайно метко указывает на свои недостатки. «Главный грех мой есть, в рассуждении тела, — невоздержание, и любимая страсть моя есть сластолюбие или, лучше сказать, обжорство, ибо тонкого вкуса и в пище я не имею.

Жена Калиостро (Адарюков. Доб. к слов. Ров.).

От сей склонности к обжорству происходит и склонность моя к блудодеянию, и так сильна во мне, что я каждый день борюсь с нею. Не могу до такого ощущения дойти, чтобы воображение мое чисто было от сего скверного порока. Сию склонность причисляю я к скотской моей душе; от обжорства же, отягощающего желудок мой и посылающего пары в голову, усиливается порок сложения моего [и] леность. Что касается до духовных моих страстей, то, кажется мне, главная в них есть гордость, являющая себя в приятности слушать похвалу людскую, а паче тех людей, коих я высоко почитаю. В виде заслужения хвалы сей не знаю, чего б не предпринял и не исполнил я? В гордости духа моего усматривается малодушие. Сим именем называю я и потачку к жене и моим домашним, а паче к жене. Признаюсь в сем пороке и в знак откровенности моей не постыдился бы описать здесь в подробности потачки мои, ей сделанные, кои сочтены мною и кои я, к стыду моему, все знаю…

Третья исповедь носит совершенно интимный характер и, очевидно, нигде в масонском собрании не читалась. Это — беседа с самим собою. Вот конец этой исповеди, относящейся к январю 1788 г.: «Каков я встретил новый год? Таков, каков был в старом. Еще стыжусь вспомнить 9-е число сего месяца в Тургеневе[20], — 3-х суточная лихорадка, произведенная напряжением силы воображения, была следствием моего во блуде падения. Ах! Какой плачевный опыт имел я над собою!» Далее Тургенев говорит, что он «ленивее стал отправлять обыкновенную молитву». Одну из причин этого он усматривает в том, что читал одну книгу, в которой рекомендуется внутренняя молитва, а не внешняя. И вот он начал отходить от последней, но еще не усвоил первую.

В приведенной беседе с самим собою и вышеупомянутых исповедях перед нами предстает человек второй половины XVIII в., со всеми достоинствами и недостатками, свойственными той эпохе. Желание познать свои недостатки, стремление совершенствоваться и очищать себя от замеченных грехов — все это, несомненно, есть влияние масонства. Это входило в круг «работ» Вольных Каменщиков.

Но в то же время у наших масонов это стремление через познание очистить себя от грехов весьма напоминает обыкновенное очищение себя молитвой и сокрушением о грехах, предписываемое нам религией. И что наши масоны оставались христианами и глубоко православными, в этом нет никакого сомнения. Вот, например, что говорит Иван Петрович Тургенев в конце вышеупомянутой беседы с собой: «На сих днях, прощаясь со мной, мой начальник, и сбираясь меня снабдить своими наставлениями, советовал читать молитвы: Царю небесный, Отче наш, псал. 91 — ежедневно и непременно, доказывая опытами пользу сея молитвы и произношением молитвенного псалма сего». Конечно, это советовал масон такому же масону.

IV

Обратимся теперь к другу и соратнику Тургенева Алексею Михайловичу Кутузову[21]. Поселившись в Москве, как мы видели, с 1783 г., он четыре года (1783–1787) разделял все труды членов «Типографской компании» и был, можно сказать, одним из самых полезных сотрудников Новикова, а после смерти Шварца (1784) и наиболее образованным из товарищей, знавшим не только французский и немецкий, но еще и английский языки. Вместе с Тургеневым он был главным переводчиком и редактором Переводческой семинарии. Эти годы он жил вместе с Карамзиным и его другом, преждевременно угасшим, А.А. Петровым. Влияние Кутузова на этих молодых соратников, несомненно, было значительным. По крайней мере, по «Письмам русского путешественника» мы можем сделать вывод о сильной привязанности Карамзина к Кутузову.

О литературной и масонской деятельности Кутузова в это время нам мало известно. Он занимался исключительно переводами и, еще будучи в полку, перевел «Плач, или Ночные мысли» Юнга. За время жизни в Москве им переведены: 1) Пара-цельс — «Химическая псалтирь, или философские правила о камне мудрых»; 2) «Страшный суд и торжество веры», сочинение Юнга, и 3) «Мессиада» Клопштока, прозаический перевод. Все эти переводы были изданы в 1785 г. И это все, что осталось нам от Кутузова. Литературная его заслуга состоит в переводе им сочинения Юнга «Ночные думы» (The complaint or night thoughts), которое содействовало распространению сентиментализма в русской литературе. Как старший современник и друг Карамзина, Кутузов оказал на него и его произведения неоспоримое влияние. Такое же влияние он, несомненно, оказывал и на других, особенно на братьев Трубецких, Лопухина и Тургенева. Это заметно по их переписке.

Кутузов оставался в Москве до 1787 г. В начале этого года он по делам Ордена Розенкрейцеров был послан в Берлин, где и оставался до конца своей жизни. Он вложил в Типографскую компанию все свое состояние: в 1783 г. он внес в объединенный капитал три тысячи рублей, а в 1786 г. стал поручителем за Новикова с залогом своего имения. Естественно, что у него почти ничего не было, и он получал содержание от своих товарищей по Ордену, главным образом от Лопухина и братьев Трубецких, и иногда — от своего брата, небогатого помещика. Кутузов и его московские друзья часто писали друг другу; часть этой переписки сохранилась вследствие тайной перлюстрации со стороны московской полиции и напечатана в «Русской старине»[22]. Кроме того, среди бумаг И.П. Тургенева[23] найдено около десяти писем Кутузова, присланных из Берлина. Любопытно отметить, что биографических данных эти письма содержат весьма мало, так как Кутузов, в силу своего характера, почти никогда не упоминает о том, кто и что его окружает, что он делает и т. д. Почти единственным содержанием его писем являются философские, иногда нравоучительные размышления.

Виньетка ложи Урания 1788 г. Т. С.

Однако по письмам